Неточные совпадения
Анна Андреевна. Знаешь ли ты, какой чести удостаивает нас Иван Александрович? Он просит
руки нашей
дочери.
Я пошла на речку быструю,
Избрала я место тихое
У ракитова куста.
Села я на серый камушек,
Подперла
рукой головушку,
Зарыдала, сирота!
Громко я звала родителя:
Ты приди, заступник батюшка!
Посмотри на
дочь любимую…
Понапрасну я звала.
Нет великой оборонушки!
Рано гостья бесподсудная,
Бесплемянная, безродная,
Смерть родного унесла!
— Что? Вот что! — кричал князь, размахивая
руками и тотчас же запахивая свой беличий халат. — То, что в вас нет гордости, достоинства, что вы срамите, губите
дочь этим сватовством, подлым, дурацким!
Княгиня подошла к мужу, поцеловала его и хотела итти; но он удержал ее, обнял и нежно, как молодой влюбленный, несколько раз, улыбаясь, поцеловал ее. Старики, очевидно, спутались на минутку и не знали хорошенько, они ли опять влюблены или только
дочь их. Когда князь с княгиней вышли, Левин подошел к своей невесте и взял ее за
руку. Он теперь овладел собой и мог говорить, и ему многое нужно было сказать ей. Но он сказал совсем не то, что нужно было.
Несмотря на испытываемое им чувство гордости и как бы возврата молодости, когда любимая
дочь шла с ним под
руку, ему теперь как будто неловко и совестно было за свою сильную походку, за свои крупные, облитые жиром члены. Он испытывал почти чувство человека неодетого в обществе.
— Представь, представь меня своим новым друзьям, — говорил он
дочери, пожимая локтем ее
руку. — Я и этот твой гадкий Соден полюбил за то, что он тебя так справил. Только грустно, грустно у вас. Это кто?
Большой дом со старою семейною мебелью; не щеголеватые, грязноватые, но почтительные старые лакеи, очевидно, еще из прежних крепостных, не переменившие хозяина; толстая, добродушная жена в чепчике с кружевами и турецкой шали, ласкавшая хорошенькую внучку,
дочь дочери; молодчик сын, гимназист шестого класса, приехавший из гимназии и, здороваясь с отцом, поцеловавший его большую
руку; внушительные ласковые речи и жесты хозяина — всё это вчера возбудило в Левине невольное уважение и сочувствие.
— Что мама? — спросил он, водя
рукой по гладкой, нежной шейке
дочери. — Здравствуй, — сказал он, улыбаясь здоровавшемуся мальчику.
Я имел несчастие сказать ей, что цвет лица возвратится после свадьбы; тогда она со слезами благодарности предложила мне
руку своей
дочери и все свое состояние — пятьдесят душ, кажется.
И в канцелярии не успели оглянуться, как устроилось дело так, что Чичиков переехал к нему в дом, сделался нужным и необходимым человеком, закупал и муку и сахар, с
дочерью обращался, как с невестой, повытчика звал папенькой и целовал его в
руку; все положили в палате, что в конце февраля перед Великим постом будет свадьба.
— А это что, — сказала она, вдруг схватив меня за левую
руку. — Voyez, ma chère, [Посмотрите, моя дорогая (фр.).] — продолжала она, обращаясь к г-же Валахиной, — voyez comme ce jeune homme s’est fait élégant pour danser avec votre fille. [посмотрите, как расфрантился этот молодой человек, чтобы танцевать с вашей
дочерью (фр.).]
Бурсак не мог пошевелить
рукою и был связан, как в мешке, когда
дочь воеводы смело подошла к нему, надела ему на голову свою блистательную диадему, повесила на губы ему серьги и накинула на него кисейную прозрачную шемизетку [Шемизетка — накидка.] с фестонами, вышитыми золотом.
Ассоль спала. Лонгрен, достав свободной
рукой трубку, закурил, и ветер пронес дым сквозь плетень в куст, росший с внешней стороны огорода. У куста, спиной к забору, прожевывая пирог, сидел молодой нищий. Разговор отца с
дочерью привел его в веселое настроение, а запах хорошего табаку настроил добычливо.
Дочь вышла замуж и не навещает, а на
руках два маленькие племянника (своих-то мало), да взяли, не кончив курса, из гимназии девочку,
дочь свою последнюю, через месяц только что шестнадцать лет минет, значит, через месяц ее и выдать можно.
Затем села в тревожном ожидании возвращения Разумихина и робко стала следить за
дочерью, которая, скрестив
руки, и тоже в ожидании, стала ходить взад и вперед по комнате, раздумывая про себя.
И тогда-то, милостивый государь, тогда я, тоже вдовец, и от первой жены четырнадцатилетнюю
дочь имея,
руку свою предложил, ибо не мог смотреть на такое страдание.
Но он с неестественным усилием успел опереться на
руке. Он дико и неподвижно смотрел некоторое время на
дочь, как бы не узнавая ее. Да и ни разу еще он не видал ее в таком костюме. Вдруг он узнал ее, приниженную, убитую, расфранченную и стыдящуюся, смиренно ожидающую своей очереди проститься с умирающим отцом. Бесконечное страдание изобразилось в лице его.
— Соня!
Дочь! Прости! — крикнул он и хотел было протянуть к ней
руку, но, потеряв опору, сорвался и грохнулся с дивана, прямо лицом наземь; бросились поднимать его, положили, но он уже отходил. Соня слабо вскрикнула, подбежала, обняла его и так и замерла в этом объятии. Он умер у нее в
руках.
Похвальный лист тотчас же пошел по
рукам пьяных гостей, чему Катерина Ивановна не препятствовала, потому что в нем действительно было обозначено en toutes lettres, [полностью (фр.).] что она
дочь надворного советника и кавалера, а следовательно, и в самом деле почти полковничья
дочь.
Марья Ивановна приняла письмо дрожащею
рукою и, заплакав, упала к ногам императрицы, которая подняла ее и поцеловала. Государыня разговорилась с нею. «Знаю, что вы не богаты, — сказала она, — но я в долгу перед
дочерью капитана Миронова. Не беспокойтесь о будущем. Я беру на себя устроить ваше состояние».
Репетилов, Загорецкий, Князь и Княгиня с шестью
дочерями, немного погодя Хлёстова спускается с парадной лестницы, Молчалин ведет ее под
руку. Лакеи в суетах.
Который же из двух?
«Ах! батюшка, сон в
руку!»
И говорит мне это вслух!
Ну, виноват! Какого ж дал я крюку!
Молчалин давеча в сомненье ввел меня.
Теперь… да в полмя из огня:
Тот нищий, этот франт-приятель;
Отъявлен мотом, сорванцом;
Что за комиссия, создатель,
Быть взрослой
дочери отцом...
— Жена, в четыре
руки с
дочерью.
Раза два-три приходил сам Варавка, посмотрел, послушал, а дома сказал Климу и
дочери, отмахнувшись
рукой...
— Ах, знаю, знаю! — сказала она, махнув
рукою. — Сгорел старый, гнилой дом, ну — что ж? За это накажут. Мне уже позвонили, что там арестован какой-то солдат и
дочь кухарки, — вероятно, эта — остроносая, дерзкая.
Денисов сидел отвалясь на спинку стула, выкатив глаза, положив тяжелую
руку на круглое плечо
дочери, и вздыхал, посапывая.
«Нет, дерзкий хищник, нет, губитель! —
Скрежеща, мыслит Кочубей, —
Я пощажу твою обитель,
Темницу
дочери моей;
Ты не истлеешь средь пожара,
Ты не издохнешь от удара
Казачьей сабли. Нет, злодей,
В
руках московских палачей,
В крови, при тщетных отрицаньях,
На дыбе, корчась в истязаньях,
Ты проклянешь и день и час,
Когда ты
дочь крестил у нас,
И пир, на коем чести чашу
Тебе я полну наливал,
И ночь, когда голубку нашу
Ты, старый коршун, заклевал...
Потом повели в конюшню, оседлали лошадей, ездили в манеже и по двору, и Райский ездил. Две
дочери, одна черненькая, другая беленькая, еще с красненькими, длинными, не по росту, кистями
рук, как бывает у подрастающих девиц, но уже затянутые в корсет и бойко говорящие французские фразы, обворожили юношу.
«Какая она?» — думалось ему — и то казалась она ему теткой Варварой Николаевной, которая ходила, покачивая головой, как игрушечные коты, и прищуривала глаза, то в виде жены директора, у которой были такие белые
руки и острый, пронзительный взгляд, то тринадцатилетней, припрыгивающей, хорошенькой девочкой в кружевных панталончиках,
дочерью полицмейстера.
Всего обиднее и грустнее для Татьяны Марковны была таинственность; «тайком от нее девушка переписывается, может быть, переглядывается с каким-нибудь вертопрахом из окна — и кто же? внучка,
дочь ее, ее милое дитя, вверенное ей матерью: ужас, ужас! Даже
руки и ноги холодеют…» — шептала она, не подозревая, что это от нерв, в которые она не верила.
И сама бабушка едва выдержала себя. Она была бледна; видно было, что ей стоило необычайных усилий устоять на ногах, глядя с берега на уплывающую буквально — от нее
дочь, так долго покоившуюся на ее груди,
руках и коленях.
О, пусть, пусть эта страшная красавица (именно страшная, есть такие!) — эта
дочь этой пышной и знатной аристократки, случайно встретясь со мной на пароходе или где-нибудь, косится и, вздернув нос, с презрением удивляется, как смел попасть в первое место, с нею рядом, этот скромный и плюгавый человечек с книжкой или с газетой в
руках?
— С этим письмом его
дочери в
руках мы оправданы в глазах света.
Но Крафт имел все-таки уверенность, что компрометирующий документ будто бы попался в
руки Версилова через близость того со вдовой и с
дочерьми Андроникова; уже известно было, что они тотчас же и обязательно предоставили Версилову все бумаги, оставшиеся после покойного.
Представьте, что из шестидесяти тысяч жителей женщин только около семисот. Европеянок, жен,
дочерей консулов и других живущих по торговле лиц немного, и те, как цветы севера, прячутся в тень, а китаянок и индианок еще меньше. Мы видели в предместьях несколько китайских противных старух; молодых почти ни одной; но зато видели несколько молодых и довольно красивых индианок. Огромные золотые серьги, кольца, серебряные браслеты на
руках и ногах бросались в глаза.
И поэзия изменила свою священную красоту. Ваши музы, любезные поэты [В. Г. Бенедиктов и А. Н. Майков — примеч. Гончарова.], законные
дочери парнасских камен, не подали бы вам услужливой лиры, не указали бы на тот поэтический образ, который кидается в глаза новейшему путешественнику. И какой это образ! Не блистающий красотою, не с атрибутами силы, не с искрой демонского огня в глазах, не с мечом, не в короне, а просто в черном фраке, в круглой шляпе, в белом жилете, с зонтиком в
руках.
Старик в синих в очках, стоя, держал за
руку свою
дочь и кивал головой на то, чтò она говорила.
Дочь Вольфа, похожая на него, в модном платье стояла на коленках, закрыв лицо
руками.
Семейную жизнь Владимира Васильевича составляли его безличная жена, свояченица, состояние которой он также прибрал в
рукам, продав ее имение и положив деньги на свое имя, и кроткая, запуганная, некрасивая
дочь, ведущая одинокую тяжелую жизнь, развлечение в которой она нашла в последнее время в евангелизме — в собраниях у Aline и у графини Катерины Ивановны.
Он был отец, и он первый занес карающую
руку на преступную
дочь…
— Ну, уж извините, я вам голову отдаю на отсечение, что все это правда до последнего слова. А вы слышали, что Василий Назарыч уехал в Сибирь? Да… Достал где-то денег и уехал вместе с Шелеховым. Я заезжала к ним на днях: Марья Степановна совсем убита горем, Верочка плачет… Как хотите — скандал на целый город, разоренье на носу, а тут еще дочь-невеста на
руках.
— И отлично! Теперь вам остается только действовать, и я буду надеяться на вашу опытность. Вы ведь пользуетесь успехом у женщин и умеете с ними дела водить, ну вам и книги в
руки. Я слышал мельком, что поминали Бахареву, потом
дочь Ляховского…
Василий Назарыч сидел в своем кресле и просматривал последний номер газеты. Подняв глаза, он улыбнулся
дочери и протянул ей
руку.
Она осталась спокойной по отношению к поведению
дочери, потому что вся вина падала на голову Василия Назарыча, как главного устроителя всяких новшеств в доме, своими
руками погубившего родную
дочь.
Надежда Васильевна, старшая
дочь Бахаревых, была высокая симпатичная девушка лет двадцати. Ее, пожалуй, можно было назвать красивой, но на Маргариту она уже совсем не походила. Сравнение Хионии Алексеевны вызвало на ее полном лице спокойную улыбку, но темно-серые глаза, опушенные густыми черными ресницами, смотрели из-под тонких бровей серьезно и задумчиво. Она откинула
рукой пряди светло-русых гладко зачесанных волос, которые выбились у нее из-под летней соломенной шляпы, и спокойно проговорила...
Потрясенная старуха Кате обрадовалась, как родной
дочери, как звезде спасения, накинулась на нее, переделала тотчас завещание в ее пользу, но это в будущем, а пока теперь, прямо в
руки, — восемьдесят тысяч, вот тебе, мол, приданое, делай с ним что хочешь.
Две младшие
дочери, в храмовой праздник али отправляясь куда в гости, надевали голубые или зеленые платья, сшитые по-модному, с обтяжкою сзади и с аршинным хвостом, но на другой же день утром, как и во всякий день, подымались чем свет и с березовыми вениками в
руках выметали горницы, выносили помои и убирали сор после постояльцев.
— Видите, у нас какие известия, — расставила
руки мамаша, указывая на
дочерей, — точно облака идут; пройдут облака, и опять наша музыка.
Святейший отец, верите ли: влюбил в себя благороднейшую из девиц, хорошего дома, с состоянием,
дочь прежнего начальника своего, храброго полковника, заслуженного, имевшего Анну с мечами на шее, компрометировал девушку предложением
руки, теперь она здесь, теперь она сирота, его невеста, а он, на глазах ее, к одной здешней обольстительнице ходит.
Вот под влиянием такого-то вечера я однажды спросил у старухи
руку ее
дочери и месяца через два женился.